Долгая память хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу
Такой вакханалии воспоминаний не пожелать и врагу
И стареющий юноша в поисках кайфа лелеет в зрачках своих вечный вопрос
И поливает вином, и откуда-то сбоку, с прицельным вниманьем глядит электрический пёс
И мы несём свою вахту в прокуренной кухне, в шляпах из перьев и трусах из свинца
И если кто-то издох от удушья, то отряд не заметил потери бойца
И сплочённость рядов есть свидетельство дружбы или страха сделать свой собственный шаг
И над кухней-замком возвышенно реет похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг
И у каждого здесь есть излюбленный метод приводить в движенье сияющий прах
Гитаристы лелеют свои фотоснимки, а поэты торчат на чужих номерах
Но сами давно звонят лишь друг другу, обсуждая, насколько прекрасен наш круг
А этот пёс вгрызается в стены в вечном поиске новых и ласковых рук
Но женщины — те, что могли быть, как сёстры, — красят ядом рабочую плоскость ногтей
И во всём, что движется, видят соперниц, хотя уверяют, что видят блядей
И от таких проявлений любви к своим ближним, мне становится страшно за рассудок и нрав
Но этот пёс не чужд парадоксов, он влюблён в этих женщин, и с его точки зренья он прав
Потому что другие здесь не вдохновляют ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк
И один с изумлением смотрит на Запад, а другой с восторгом глядит на Восток
И каждый уже десять лет учит роли, о которых лет десять как стоит забыть
А этот пёс смеётся над нами, он не занят вопросом, каким и зачем ему быть
♪
У этой песни нет конца и начала, но есть эпиграф — несколько фраз
Мы выросли в поле такого напряга, где любое устройство сгорает на раз
И, логически мысля, сей пёс невозможен, но он жив, как не снилось и нам, мудрецам
И друзья меня спросят: "О ком эта песня?" — и я отвечу загадочно: "Ах, если б я знал это сам"